Неуместные тексты

Иосиф Бродский - Соломол Волков. Диалог
http://lslold.ksu.ru/virt_vyst/22/fr_zv_br.htm

Новогоднее
http://lib.ru/BRODSKIJ/tsvetaeva.txt

Диалог Райнер Мария Рильке - Марина Цветаева


Райнер Мария Рильке

Всевластна смерть.
Она на страже
и в счастья час.
В миг высшей жизни она в нас страждет, живет и жаждет –
и плачет в нас.


Марина Цветаева

А во лбу моем — знай! —
Звезды горят.
В правой рученьке — рай,
В левой рученьке — ад.

Есть и шелковый пояс —
От всех мытарств.
Головою покоюсь
На Книге Царств.

Много ль нас таких
На святой Руси —
У ветров спроси,
У волков спроси.

Так из края в край,
Так из града в град.
В правой рученьке — рай,
В левой рученьке — ад.

Рай и ад намешала тебе в питье,
День единый теперь — житие твое.

Проводи, жених,
До седьмой версты!
Много нас таких
На святой Руси.


Райнер Мария Рильке

Ночное небо тускло серебрится,
на всем его чрезмерности печать.
Мы — далеко, мы с ним не можем слиться, —
и слишком близко, чтоб о нем не знать.

Звезда упала!.. К ней спешил твой взгляд, —
загадывай, прося в мгновенья эти!..
Чему бывать, чему не быть на свете?
И кто виновен? Кто не виноват?..


Райнер Мария Рильке
Поэт

Миг, ты ранишь меня, улетая.
Этих крыльев пагубна тень.
И замкнулись уста. Я не знаю,
что мне ночь теперь, что мне день?
Что любовь, что дом, что уют?
Я один перед целым светом,
И себя я дарую предметам,
И они вновь меня раздают.


Марина Цветаева

Знаю, умру на заре! На которой из двух,
Вместе с которой из двух - не решить по заказу!
Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух!
Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!

Пляшущим шагом прошла по земле!- Неба дочь!
С полным передником роз!- Ни ростка не наруша!
Знаю, умру на заре!- Ястребиную ночь
Бог не пошлет по мою лебединую душу!

Нежной рукой отведя нецелованный крест,
В щедрое небо рванусь за последним приветом.
Прорезь зари - и ответной улыбки прорез...
- Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!


Райнер Мария Рильке
Смерть поэта
Сопрано - Екатерина Кичигина
Дмитрий Шостакович, Симфония 14 / Смерть поэта /
http://bideo1.com/track/36680700_81788116

Поэт был мёртв. Лицо его, храня
все ту же бледность, что-то отвергало,
оно когда-то всё о мире знало,
но это знанье угасало
и возвращалось в равнодушье дня.
Где им понять, как долог этот путь;
о, мир и он — все было так едино:
озёра и ущелья, и равнина
его лица и составляли суть.
Лицо его и было тем простором,
что тянется к нему и тщетно льнёт, —
а эта маска робкая умрёт,
открыто предоставленная взорам —
на тленье обречённый, нежный плод.


Марина Цветаева

После бессонной ночи слабеет тело,
Милым становится и не своим, — ничьим.
В медленных жилах еще занывают стрелы —
И улыбаешься людям, как серафим.

После бессонной ночи слабеют руки
И глубоко равнодушен и враг и друг.
Целая радуга — в каждом случайном звуке,
И на морозе Флоренцией пахнет вдруг.

Нежно светлеют губы, и тень золоче
Возле запавших глаз. Это ночь зажгла
Этот светлейший лик, — и от темной ночи
Только одно темнеет у нас — глаза.


Райнер Мария Рильке
Элегия. Марине Цветаевой-Эфрон
/ Музыкальная композиция для танца на основе текста - Ричардас Норвилла /

О растворенье в мирах, Марина, падучие звезды!
Мы ничего не умножим, куда б ни упали, какой бы
новой звездой! В мирозданье давно уж подсчитан итог.
Но и уменьшить не может уход наш священную цифру:
вспыхни, пади, — все равно ты вернешься в начало начал.

Стало быть, все — лишь игра, повторенье, врашенье по кругу,
лишь суета, безымянность, бездомность, мираж?
Волны, Марина, мы море! Звезды, Марина, мы небо!
Тысячу раз мы земля, мы весна, Марина, мы песня,
радостный льющийся гром жаворонка в вышине.
Мы начинаем, как он, — осанной, но темная тяжесть
голос наш клонит к земле и в плач обращает наш гимн.
Плач... Разве гимну не младший он брат — но склоненный?
Боги земли — они тоже хотят наших гимнов, Марина.
Боги, как дети, невинны и любят, когда мы их хвалим.
Нежность, Марина, — раздарим себя в похвалах.

Что назовем мы своим? Прикоснемся дрожащей рукою
к хрупкому горлу цветка. Мне пришлось это видеть на Ниле.
Как спускаются ангелы и отмечают крестами двери невинных,
так и мы — прикасаемся только к вещам: вот эту не троньте.
Ах, как мы слабы, Марина, отрешены — даже в самых
чистых движеньях души. Прикоснуться, пометить — не больше.
Но этот робкий порыв, когда одному из нас станет
невмоготу, когда он возжаждет деянья, —
жест этот мстит за себя — он смертелен. И всем нам известна
эта смертельная сила: ее сокровенность и нежность,
и неземной ее дар — наделять нас, смертных, бессмертьем.

Небытие... Припомни, Марина, как часто
воля слепая влекла нас сквозь ледяное преддверье
новых рождений... Влекла — нас! Влекла воплощенное зренье,
взгляд из-под тысячи век. Всего человечьего рода
сердце, что вложено в нас. И как перелетные птицы,
слепо тянулись мы к дальней невидимой цели.

Только нельзя, Марина, влюбленным так много
знать о крушеньях. Влюбленных неведенье — свято.
Пусть их надгробья умнеют, и вспоминают под темной
сенью рыдающих крон, и разбираются в прошлом.
Рушатся только их склепы; они же гибки, как лозы,
их даже сильно согнуть значит сделать роскошный венок.
Легкие лозы на майском ветру! Неподвластны
истине горького «Вечно», в которой живешь ты и дышишь.
(Как я тебя понимаю, о женский цветок на том же
неопалимом кусте! Как хочу раствориться в дыханье
ветра ночного и с ним долететь до тебя!)
Каждый из нас, уверяли боги, — лишь половина.
Мы ж налились дополна, как полумесяца рог.
Но и когда на ущербе, когда на исходе, —
цельность сберечь нашу может лишь он — одинокий,
гордый и горестный путь над бессонной землею.